Аналитические материалы

Василий Анисимов.
Блаженнейший Владимир и второе Крещение Руси (окончание)

Христианство победило, потому что удивило человечество. Блаженнейший Митрополит Владимир удивил и оппонентов, и сторонников. Леонид Кравчук, закоренелый марксист-ленинец, полагал, что бытие определяет сознание, и если это бытие сделать человеку невыносимым (ограбить, сделать беззащитным от произвола, шельмовать и пр.), то оно повлияет на сознание: человек сломается, будет делать то, что укажут. По этой же традиции он (как и В.Ленин в 1921 году) полагал, что деморализованный тотальным обнищанием, экономическими и социальными бедствиями народ не станет защищать свои храмы, свою Церковь, и можно будет безболезненно на долгие годы вперед (как и многие коммунистические лидеры бывших советских республик, он надеялся, что будет у власти не одно десятилетие) восстановить дорогую ему систему церковно-государственных отношений. Заодно и проучить архиереев-ослушников.

Митрополит не дрогнул. Когда через пару недель мы приехали с ним познакомиться, то увидели спокойного, простого и легкого в общении человека. Он рассказывал о ситуации в Церкви и вокруг нее. На его лице не было ни следа от переживаемых потрясений, испуга или затравленности. То, что для обычных людей было бы катастрофой - шутка ли, оказаться под таким прессом! - на нем как бы и не отразилось. Решили, что у него невероятное самообладание. Много лет спустя Митрополит признается, что ему никогда так легко не молилось, как в эти годы преследований и насилия. "Мы ничего не нарушили, не делали ничего плохого, с нами поступали несправедливо. Христос предупреждал своих учеников, что они гонимы будут за правду", - говорил он.

Однако более всего Блаженнейший Митрополит поразил свою паству. Все ждали, что он возглавит всецерковное сопротивление произволу, пусть не умением, а числом православные отобьют храмы, воздадут по заслугам насильникам и лжецам. Встречать Блаженнейшего на Киевский вокзал пришло 50 тысяч верующих (некоторые утверждали - 200 тысяч). Что стоило расправиться с горсткой перепуганных боевиков и филаретовцев, забаррикадировавшихся во Владимирском соборе и резиденции Киевских митрополитов на Пушкинской, и выгнать раскольников из столицы раз и навсегда? После филаретовского погрома Лавры руки-то были развязаны. Почему каким-то проходимцам в спортивных костюмах с железной арматурой можно творить беззаконие, а православным, законным владельцам своих храмов, нельзя на своей земле самим утверждать "правду и волю"? Это заставило бы и власть (которая уважает только силу) считаться с реалиями. Можно было воспользоваться униатской тактикой захватов православных храмов: организовать, науськать людей, а самим потом объяснять: мол, это не мы, а сам народ отбил храм для нас и избил общину, мы же взывали к христианским добродетелям, удерживали - но ничего не помогло! Жаль побитых, покалеченных и выброшенных на улицу, но, что поделаешь, справедливость требует жертв!

Но Митрополит никогда не допускал двурушничества и лицемерия. Он не благословил отбить у Филарета Владимирский и свою резиденцию, а всех встречавших, радостных, разгоряченных, готовых к подвигам и дракам отправил по домам. Поначалу подумалось, что это временно: все-таки устраивать филаретовцам Варфоломееву ночь в день приезда не вполне корректно. Однако ко всеобщему удивлению запрет на насильственные действия распространялся на последующие дни и годы и, как оказалось, на все время его предстоятельства, и не только на Киев, но и на всю Украину. Сегодня даже не верится, что за 18 лет филаретовских безобразий, беззаконий православные нигде не ответили насилием на насилие, ни одного филатетовца - а среди них были и редкие мерзавцы - даже не отлупцевали по-казацки - батогом ниже спины. А ведь возможности были везде и всегда.

"Если мы будем захватывать храмы, избивать людей, то чем же будем отличаться от наших оппонентов?" - спрашивал Блаженнейший Митрополит. "Всем! Добро должно быть с кулаками! Мы обязаны восстанавливать справедливость, утверждать правду Христову!" - отвечали ему. "Вы уверены, что правда Христова утверждается мордобоем?" - обезоруживал он.

Блаженнейший Владимир призвал православных к молитве и терпению - традиционным и вечным ценностям нашего народа, которые за годы советской власти были и высмеяны, и забыты. Едва ли не в каждом его послании за все прошедшие 18 лет мы встречаем именно эти слова. Молитва и терпение - не самый близкий путь к торжеству справедливости, это и движением назвать-то нельзя. Он благословил молитвенное стояние архиереев у Верховной Рады, Кабмина и Администрации президента Кравчука. Кадры телехроники сохранили это поразительное событие. Без плакатов и транспарантов, не толпой, а по одному православные епископы стояли на тротуарах вдоль всего спуска от парламента к Крещатику, молились о своей стране, народе, Церкви Христовой, разговаривали с депутатами, прохожими и благословляли их. Депутаты реагируют по-разному: одни заинтересованно беседуют, другие не скрывают своего смущения, третьи крайне раздражены. Вот маленькая и злобная униатка Лариса Скорик кричит на епископа, слюна летит изо рта, в ответ - слова увещевания и любви, ее благословляют, Лариса Павловна переходит на визг.

Непонятное бесит недругов и смущает друзей.

Помнится, мы обсуждали сложившуюся ситуацию с приятелем-писателем, потомственным киевлянином, из старообрядцев, знатоком древней истории Руси. Надо организовывать людей, выбивать из столицы раскол, возвращать кафедральный собор, а вместо этого у нас - стояния, молитвы - Бог весть что! "Блаженнейший Владимир не позволит ни на кого поднять руку, - сказал он, - судя по всему, к нам вернулся древний Киевский Митрополит".

Действительно, редкий из исследователей не обращался к известному афоризму из Лаврентьевской летописи "Не в силе Бог, а в правде", который стал символом предстоятельского служения Блаженнейшего Митрополита Владимира. Он много раз повторял эти слова.

Житийное предание свидетельствует, что впервые с ними обратился св. благоверный князь Александр Невский к своей дружине перед битвой со шведами 15 (28) июля 1240 года. Она произошла в день преставления великого Киевского князя Владимира, крестителя Руси, и, как считают исследователи, стала поводом для его канонизации. Небесными помощниками молодого князя в Невской битве выступили святые страстотерпцы братья Борис и Глеб, дети Владимира, принявшие мученическую смерть и спасшие Русь от очередной братоубийственной распри. В утро перед сражением в видении некого Пелгусия они явились в ладье, посреди гребцов, "одетых мглою", положив руки на плечи друг другу. "Брате Глебе, - сказал Борис, - вели грести, да поможем сроднику (родственнику) нашему Александру". Пилгусий сообщил о своем видении князю, тот приказал никому этого не рассказывать, а сам, окрыленный, поспешил напасть на неприятеля и одержал блестящую победу, принесшую ему великую славу.

Многие исследователи отмечали иррациональность (Г.Федотов называл это уникальностью) нашей древней церковной истории. Александр Ярославич после молитвы в Софии Новгородской, храме Христа Распятого, произнес знаменитую фразу, чтобы ободрить дружинников. Он сослался при этом и на Псалмопевца Давида: "Одни с оружием, на конях, мы же имя Господа нашего призовем; они поверженные пали, мы же устояли и стоим прямо". Главное не то, с чем ты идешь в бой, а что несешь в себе. Шведы несли в себе алчность, желание наживы, дружинники - родину, веру, - собственно говоря, правду. С этой точки зрения напоминание воинам о том, что "не в силе Бог, а в правде", вполне логично. Наше дело правое, победа будет за нами.

Нелогичными представляются "великая вера к святым мученикам Борису и Глебу" молодого князя перед битвой и само их заступничество в сражении. Святые братья, будучи князьями, ни одной битвы не выиграли, ничем, кроме своей поразительной смерти, не прославились. С точки зрения средневековой княжеской традиции и этики они совершенно бесславно пали. Князья обязаны быть храбрыми, стяжать ратную славу, уметь защитить и свой народ, и свое княжество, и себя, а не с молитвой отдаваться в руки наемных убийц. Но вот Промысел Божий о Руси заключался и в том, чтобы первыми нашими святыми стали не великие просветители, полководцы или церковные подвижники, а миряне, молодые люди, "незлобные непротивленцы", преданные Господу и вручившие Ему свои жизни. Они становятся даже во главе небесных сил, обороняющих родную землю от врагов. Блаженнейший Митрополит Владимир вернул древнекиевскую борисоглебскую духовную проблематику в контекст не только церковной, но и общественно-политической жизни Украины, куда Церковь была втянута Филаретом, Кравчуком и униатами. Одним из первых его дел было обретение мощей священномученика Владимира, Митрополита Киевского и Галицкого, великого "непротивленца", ставшего первой жертвой братоубийственной гражданской войны (он был расстрелян у стен Лавры в январе 1918 года).

Блаженнейший Владимир не только поддержал верующих напоминанием, что "Бог не в силе, а в правде", но всю эту силу распустил по домам, предложив терпением и молитвой созидать правду. Более того, он назвал раскольников "нашими единоверными и единокровными братьями" и заявил о недопустимости столкновений и кровопролитий. Сказано вовремя, поскольку в 1992 году в общественном сознании эскалация различных "многовекторных" конфликтов была уже тотальной и шла по нарастающей. Злость и злоба, обида и беспомощность, нищета и безработица толкали людей на самые безрассудные действия. Провокаторов тоже было пруд пруди: одни Крым объявляли "либо украинским, любо безлюдным", другие голодных шахтеров вели маршем, чтобы разнести столицу в щепки, третьи набирали добровольцев для боев в регионах в открытую на Крещатике, а в Галиции уже вовсю униаты с властью громили православные епархии. Никто не хотел (да и не умел) иными методами, кроме насилия, утверждать свою правоту и идеологию. Хотя оно могло привести к совершенно необратимым последствиям для самого независимого государства.

Продолжение очерка будет опубликовано в четверг.

Довелось в это время побывать в Приднестровье, на одном блокпосту (обыкновенный типовой пост ГАИ на перекрестке дорог) в украинском анклаве, где только что закончился бой. Внутри здания все было изрешечено пулями, залито подсохшей кровью: кишиневские молдаване пытались отбить его у молдаван приднестровских. Каждая из сторон потеряла по три человека: с одной стороны погибли молдаванин, украинец и русский, с другой - молдаванин и два украинца. В близлежащем селе, куда мы заехали, как раз хоронили одного из погибших в этой схватке парней. Не надо было долго вглядываться в лица его односельчан, чтобы понять, что этих людей никакие ООН и Евросоюз не заставят жить в одном государстве с кишиневскими, по крайней мере, до тех пор, пока родители не забудут о гибели сына, вдова - супруга, а дети - отца. Так насилие рушит собственные государства, независимо от того, какими высокими мотивами оно обусловлено.

В Украине сама власть раздувала и даже организовывала гражданские конфликты (Кравчук - тот же церковный), вопила об угрозе потери свободы и независимости (хотя никто на них и не покушался), поскольку, пока голодный ссорится и дерется с бедным, правящий ворует. Ведь в это же время через прихватизацию вся общенародная собственность (экономический потенциал, входящий в двадцатку самых крупных в мире), созданная рабским трудом целых поколений советских людей, была распределена партноменклатурой между своими и стала залогом их светлого будущего. Им не было дела до Украины, они готовы были разрушить все, лишь бы отхватить свое. Украина вообще никому не была нужна, кроме "маленького украинца", потому что у этого маленького украинца ничего, кроме самой Украины, и не осталось (личные сбережения сожгли гиперинфляцией), общенародную собственность отобрали.

То, что должна была делать власть (гасить гражданские конфликты, чтобы они не переросли в гражданскую войну), если бы, конечно, она не была "преступной", как наименовал ее оранжевый Майдан, стал осуществлять Киевский Митрополит, преследуемый той самой властью. Впрочем, это была его исконная функция. В обязанности древних Киевских митрополитов входило удерживать народ и власть от братоубийственных междоусобиц. Летопись сохранила жесткое обращение одного из Киевских митрополитов к великому князю: "Мы поставлены Богом, чтобы удерживать вас от кровопролития".

Через десять лет Блаженнейший Митрополит скажет Леониду Кучме, что все эти годы он только то и делал, что сдерживал народ Божий от праведного гнева и ответных действий на несправедливости властей и расколов. Сдерживал он и в дальнейшем. В его Рождественском послании 2006 года читаем: "Подводя итоги прожитого года, мы возносим благодарение Богу за Его милости к нам и за те скорби, которые Он посылает нам. Без скорбей нет спасения. Мы с печалью констатируем факты нарушения прав наших верующих в отдельных регионах страны, захваты храмов, но мы верим, что Бог не в силе, а в правде. Я призываю всех к терпению и к молитве за нашу землю и за Святую Церковь".

Сдерживая свою многомиллионную паству от соблазна утвердить правоту насилием, он пробуждал и укреплял в ней христианский образ мыслей и образ действий: терпеть, молиться, не отрекаться. Этим же сдерживанием он внес свою весьма весомую лепту в созидание и укрепление гражданского мира, благодаря чему Украина в отличие от многих других республик бывшего Союза сумела избежать кровопролитных братоубийственных конфликтов, сохранила себя единым независимым государством. За это Блаженнейшего Митрополита Владимира благодарили, когда "отямылысь" (очнулись), даже вчерашние гонители.

Вместе с тем, как мне казалось, у него была и убежденность в непременном торжестве законности (все-таки высшее юридическое образование), он вообще считал Украину, по крайней мере как независимое государство, не каким-то вдохновением, придуманным Гоголем и Шевченко, а законом, страной, которая существует, лишь когда этот закон исполняют. Наивно-патриотическое, можно сказать поэтическое, восприятие вопреки очевидному и здравому смыслу (вон Филарет жирует на беззаконии столько лет и в ус не дует). Поэтому православные обращались в суды, те выносили решения о возвращении УПЦ захваченных храмов (в том числе кафедральных соборов в Ровно и Луцке) и имущества, но никто, включая всех наших президентов, гарантов Конституции, воплощавших эту самую Украину-закон, вердикты судов не выполнял. Митрополит больше верил в Украину, чем сами властоимцы.

Позиция Блаженнейшего Владимира и всей Украинской Православной Церкви, отказавшихся от противления произволу, беззаконию и лжи насилием, естественно, была воспринята атеистической властью и расколами (которые от атеистов недалеко упали) как свидетельство трусости и слабости. Усилилась пропаганда лжи и расколов, Филарет, как поп-звезда, не сходил с телеэкранов, захваты храмов приняли системный, целенаправленный характер. Нардепы Червоний и Поровский, возглавившие это "благородное" дело, даже мне предлагали (при свидетелях!) поспорить, что к выборам 1994 года они "зачистят" от УПЦ если не всю Украину, то Волынь, по крайней мере свои избирательные округа на родине любимого президента Кравчука в Ровенской области. Мы даже публиковали письменные распоряжения Василия Червония боевикам: такому-то взводу прибыть в такое-то село, к такому-то храму и пр.

Но Бог действительно в правде, а не в силе. Даже обладая всей полнотой административных и силовых ресурсов, власть в процессе создания раскольничьей "церкви" встречалась с непредвиденными препятствиями. И все потому, что партноменклатура не знала своего народа и была страшно далека от него.

Казалось бы, какие трудности могут возникнуть при захвате какого-нибудь сельского храма, где двадцать прихожан-старушек и такой же старенький священник? Что стоило боевикам обидеть старуху, национально несознательную, неказистую, пинками выгнав ее из храма? Вроде бы проще простого. Но обнаруживалось, что у старушки есть и дети, и внуки, которые, хоть в церковь и ходят лишь по праздникам, но умеют и драться. В Украине вообще нельзя трогать и обижать старух, потому что каждая из них для кого-то "рiдна мати моя", которая ночей недоспала, абсолютно культовая фигура, конкретное воплощение любви, страданий, добра, тепла, часто - самого дорогого, что у человека было и есть в жизни. Поэтому он легко простит обиду, нанесенную ему самому (чего не бывает в перебранке да по пьянке!), но обиду, нанесенную его матери, не простит никогда и никому. Какими бы национально-освободительными устремлениями бывшие комсомольцы ее ни обосновывали. Поэтому на защиту храма поднималось все село, власть на подмогу боевикам высылала милицию - и разгорался конфликт на ровном месте.

Выяснилось также, что правда Божия и мордобой действительно не совместимы. Изгнанные, как правило, не шли в раскольничий храм, а хоть и далековато, но шли в соседнее село. Когда же филаретовцы и там захватывали храм, то православные создавали новые общины, иногда по две и по три, и начинали строить новые храмы. Так вместо одной переведенный в раскол общины возникали две-три православные, и титанические труды захватчиков шли насмарку.

В 1993 году униатам и раскольникам удалось через парламент провести поправки к закону "О свободе совести", о так называемых "поочередных богослужениях", которые облегчали захваты православных храмов униатам в Галиции, а раскольникам - на остальной территории. Храм можно было захватывать уже не приезжими, а местными силами, а православную общину вообще запрещать (снимать с регистрации). Для этого власть регистрировала "параллельную" (раскольничью или униатскую) общину, которая требовала храм под "поочередные" богослужения. Если на это шли, то "параллельщики" входили в храм, а православных уже не пускали, в случае же отказа от "поочередки" общину просто снимали с регистрации. Впрочем, эффект был тот же: Украинская Православная Церковь не сокращалась в численности приходов, а росла. За время предстоятельства Блаженнейшего Митрополита Владимира она ежегодно в среднем увеличивалась на четыреста приходов и двадцать монастырей.

К началу 1994 года для всех стало очевидным, что афера с созданием филаретовской лжецеркви провалилась: в нее смогли загнать лишь несколько сот общин. К тому же власть сама напугалась количества и размаха созданных ею же конфликтов и бед, поэтому пошла на внеочередные президентские и парламентские выборы. По ее отмашке УНСО и казачки Червония и Поровского прекратили системные захваты храмов. Филарет забился в истерике, объявив предателями и Кравчука, и спецслужбы, и боевиков, и уполномоченных: ведь обещали в кратчайшие сроки всех загнать в его УПЦ-КП. А тут - слили. Выборы Кравчук, как известно, проиграл, и раскол на время завис на волоске.

Леонид Кучма, сменивший Леонида Кравчука на посту президента Украины, был технарем, "красным директором", ракетостроителем. Однако гуманитарную сферу отдал на откуп униатам и националистам, которые продолжили линию Кравчука в отношении УПЦ, только не погромами, а административно-командным прессом. Можно по годам расписывать антиправославные акции, проведенные властью при Кучме. Среди них - незаконная передача расколам Выдубицкого монастыря, Михайловского Златоверхого собора и Андреевской Церкви - крупнейших храмов столицы, попытка перерегистрации общин УПЦ в УПЦ-КП и пр. Вершиной деяний Леонида Даниловича на церковном поприще стали организация "планетарного визита" Папы Римского в Украину и почти годовое шельмование УПЦ, выступавшей против этой прозелитической акции. Украина - не Россия, нам без Папы - не обойтись. Многовекторность!

Условием же восстановления законности и справедливости по отношению к УПЦ, благосклонности власти был разрыв единства с Русской Православной Церковью, создание автокефалии. "Хотя бы объявите, что вы готовы порвать с Москвой, и у вас не будет никаких проблем", - говорил один из просвещенных идеологов кучмовского режима. Предавший многих, Леонид Кучма был жестоко предан и сам, в том числе и своим закадычным приятелем М.Денисенко (Филаретом), который на организованном выкормышами Кучмы Майдане назвал своего покровителя "старой преступной властью".

Пять лет оранжевого правления ознаменовались усилением давления на Православную Церковь в Украине. Вместе с обычным прессом и даже шантажом, который власть практиковала в западных регионах, Виктор Ющенко, считавший себя "духовным сыном" отлученного от Церкви М.Денисенко, начал применять и новые западные технологии влияния. Одна из них называлась "удушение в объятиях" и заключалась в том, чтобы так плотно обнять оппонента, чтобы тот и дохнуть не мог, а затем поворачивать и вести его в нужном направлении. Ее он разрабатывал вместе с Филаретом, и при этом, по словам президента, им даже "светила" радуга. Новая тактика "игры с Церковью", "игры на подтекстах" предполагала создание в лагере оппонентов своих "групп влияния", "групп разобщения", чтобы их руками, без видимого внешнего воздействия проталкивать нужные решения. Некоторых архиереев приглашали в секретариат президента, минуя Предстоятеля Церкви. Однажды встретил в Киеве известного и заслуженного владыку: вызвали в секретариат! Встретился с главой секретариата, которого хорошо знал (брал у него интервью, когда он был еще секретарем ЦК ВЛКСМ в Москве), спрашиваю: что вы-то с Церковью мутите? "Мы сделаем в Церкви то, что не делалось столетиями!" - ошарашил он. Лучше бы вернулись к строительству коммунизма - привычнее, да и реальнее как-то. Однако мессианский порыв Виктора Ющенко к богостроительству передался даже продвинутым и вполне адекватным комсомольцам. Блаженнейшему Митрополиту Владимиру и всей Православной Церкви пришлось пережить и это наваждение власти. Венцом ее усилий стала провокация на празднование 1020-летия Крещения Руси, во время которой при помощи Константинопольского Патриарха решили легитимизировать богоотступный раскол, создать в Украине параллельную УПЦ юрисдикцию Константинополя. Эта акция уже бы навсегда разъединила православие в Украине. Но она провалилась: Бог и народ Божий не позволили ей осуществиться.

Голова Верховной Рады, старейший и мудрейший политик Украины Александр Мороз, комментируя богостроительные потуги трех наших президентов, не без яда отметил: "История Советского Союза и независимой Украины свидетельствует, что человеческими руками ни разрушить, ни создать Церковь невозможно".

В одной из лекций Блаженнейшего Митрополита Владимира, посвященных св. апостолу Павлу, есть сравнение жизни священнослужителя с актером, стоящим на "позорище", посреди арены в театре. И он один, просматриваемый со всех сторон, должен свидетельствовать о Христе. И словом, и делом, и самой жизнью. Блаженнейший Митрополит, человек огромной самодисциплины и сосредоточенности, сам соответствует тому, к чему призывает свою паству. Наверное, никто и никогда не видел его негодующим, взорвавшимся, даже сильно взволнованным. Когда митрополит чем-то очень расстроен, он встанет и молча уйдет.

Он возглавил Православную Церковь в Украине на переломе эпох, времени бурных общественно-политических и социальных катаклизмов. Скажем, Святейшему Патриарху Алексию II тоже несладко было в бурные 1990-е. Однако у Святейшего Патриарха под рукой находились, по крайней мере, несколько великих архиереев (митрополиты Кирилл, Ювеналий, Питирим), которые своими трудами не только "закрывали" целые сектора важнейшей общецерковной работы, но и могли сформулировать, изложить и отстоять церковную точку зрения на любом уровне, перед любой властью. Блаженнейший Митрополит в Киеве был один, как перст. Влиятельные православные архиереи, отцы Харьковского Собора, служили на епархиях, укрепляли Церковь в регионах. У одних ситуация была более-менее сносной, другим приходилось очень тяжело, но труднее всех было Блаженнейшему Митрополиту, в столице, на переднем плане. Его помощники выполняли сугубо технические функции, все вопросы он решал лично, принимая на себя любой удар и ответственность.

Я не знаю, сколько десятков, а может, и сотен раз за эти 18 лет приходили к нему всевозможные начальники, государственные и политические деятели угрожать, "прессовать", додавливать, выкручивать руки. Ведь хамство и напор - вечные атрибуты нашей власти. Я несколько раз видел Блаженнейшего после таких встреч: он был вымотанный и выжатый, как лимон, но всегда отшучивался.

Иногда, после очередного "наезда" властей на Церковь, приходы охватывала тревога и даже смятение. Митрополит собирал священников, произносил перед ними возвышенную и всегда - радостную речь и спрашивал: скажите, кому из вас не дают править службы в вашем храме, кому не разрешают нести людям слово Божие, кого не пускают в приюты, интернаты, больницы и тюрьмы помогать страждущим? Выяснялось, что никто никому не мешает и всех всюду пускают. "Так что же еще надо нам?" - спрашивал Митрополит.

Он обладал какой-то всепоглощающей уверенностью в том, что Церковь Христа непоколебима и неодолима, а все нестроения даны нам в испытание веры и душ наших. И эта уверенность передалась людям.

Как истинный архипастырь, он проблемы брал на себя, но оберегал общины, давая возможность приходам выполнять свои функции. Некоторые оппоненты в концентрации власти в руках Блаженнейшего видели даже особую стратегию. Мол, пока возились в столице с этим митрополитом, не знали, как его переломать да обломать, даже патриаршество и все на свете блага обещали, забыли о провинции, где общины росли, как грибы, бросились в провинцию - а там уже сила силющая - не одолеть.

Действительно, когда дело касалось проблемных и конфликтных вопросов, священник говорил: это, простите, не моя компетенция, по этим вопросам обращайтесь к Блаженнейшему. У Митрополита же всех ждала нерушимая стена права и правды. Блаженнейший Владимир умел говорить и с "давителями", и с ревнителями, и с завзятыми полемистами. Одним предлагал отказаться от угроз, потому что "свое он уже отбоялся", других поражал глубиной и ясностью богословской мысли, третьих обезоруживал культурологической и философской компетентностью. Известен случай, когда один известный, очень злобный, "затятый" националист по окончании встречи с Блаженнейшим, которого они "прессовали" целой делегацией, долго мялся, а потом попросил: "Ваше Блаженство, можно на прощание поцеловаться с Вами трижды, как христианин с христианином!"

Однако человек не железный, и сердце у него не каменное. Душа душой, но есть еще и тело - "ненадежное жилье". Постоянное напряжение, стрессы не могли не сказаться на здоровье. Помню, мы, человек десять, ждали в приемной его кабинета. После того, как он попал в больницу, мы его долго не видели, все переживали. Когда он появился на пороге, все замерли: было видно, как сильно скрутила его болезнь, - он был бледен, подергивалась рука, а голос, который держал целые аудитории, был еле слышен. "Они таки его добили", - произнес кто-то за плечом. Блаженнейший прошел в кабинет и начал прием. Во время разговора мне казалось, что ему трудно и сидеть, и говорить, и смотреть. Поэтому не удержался и спросил, как он себя чувствует? Блаженнейший прищурил глаза, улыбнулся и сказал: "Знаете, как на такой вопрос отвечают у нас в Одессе? Не дождетесь!"

Он выстоял. Великий Митрополит, великие испытания! В чем он в корне отличается от своего народа, и светского, и церковного, которому - хлебом не корми, а дай пожаловаться на неурядицы, болезни, безденежье и просто на жизнь, так это совершенным отсутствием сетований по какому бы ни было поводу. Я вообще не помню, чтобы он хоть раз на что-то пожаловался.

Митрополит - человек очень сосредоточенной мысли: о чем ни спросишь, отвечает так, словно думал об этом, и думал долго. Вместе с тем это человек подкупающей, какой-то народной простоты, напрочь лишенный заносчивости, наигранности и чванства. Недаром первыми в Украине под его омофор потянулись ветеранские, афганские, чернобыльские общественные организации, объединяющие людей, смотревших смерти в глаза, нутром отличающих правду от фальши и более всего ценящих искренность и простоту. Он пользуется доверием и любовью народа, а это многого стоит.

Блаженнейший - человек уединения, но никто не знает, где он его находит. У него нет даже загородной резиденции, не то что приморской или заграничной. Даже свом любимым занятием в Лавре - подрезанием роз и кустарников - он занимается, кого-то выслушивая или кому-то отвечая. Мы не знаем тех мест, где ему легко думалось и писалось. Он не из тех, кто выставляет душу напоказ. Впрочем, один из его стихов посвящен вполне христианскому растению - подорожнику, который путники затаптывают, но именно его прикладывают к ранам, чтобы их исцелить. Это говорит о его привязанности к проселочным дорожкам, родным Марковцам, живописным пейзажам Хмельнитчины и Южного Буга, которые с годами становятся еще более близкими и щемящими. Однажды он обмолвился, что плодотворной была его творческая работа в Иерусалиме. Наверное, есть у Митрополита заветные места в Петербурге, Москве, Загорске. Нам известно одно такое место - в Одессе. Его мне показал сам Митрополит.

Мы были в знаменитом Успенском монастыре, расположившемся у самого моря. На его территории находятся Одесская духовная семинария, виноградник, небольшой уютный парк с резиденцией московских патриархов. Блаженнейший предложил прогуляться тропинками его молодости. Мы прошли по монастырю, вышли за его ограду на склон, который круто обрывался к морю. Вниз вела железная лестница с дощатыми ступеньками, а у самой ограды примостилась скамейка. Отсюда открывался захватывающий вид на обширное морское пространство. Митрополит сказал, что когда он был семинаристом, то часто прибегал сюда и часами смотрел на море, небо и звезды. В последующем я несколько раз останавливался в монастыре погостить и часто приходил на митрополичье место полюбоваться рассветами и закатами.

Надо отметить, что море в Одессе на первый взгляд какое-то бессодержательное. Его не сравнишь с морем в Крыму, где прибой взбирается на скалы, небо насыщено синевой, белая пена взлетает веером, и пучина извергает гигантские волны. Это стихия романтиков и буревестников. В Одессе море белесое, по утрам оно смеется. За это определение Чехов ругал Горького, предлагая писать о нем так, как пишут дети, - "море было большое". Но оно действительно какое-то легкое, детское, смеющееся, с мелкими, как ракушки, волнами, поблескивающими на солнце. К полудню выцветшее небо сливается с такой же бесцветной водной гладью. И непонятно; то ли небо стало морем, то ли море - небом. А может, так "и происходит встреча предельности мечты с бескрайностью морей"?

Но самое любопытное начинается при закате солнца или появлении луны. Твердь отделяется от хляби, и прорезается линия горизонта. Затем где-то в средине моря зарождается таинственное свечение, которое разрастается, а потом начинает вытягиваться в переливающуюся дорожку солнечного света. При появлении луны это зрелище выглядит еще более грандиозным, поскольку темнота укрывает ненужные детали берегового пейзажа. Звезды, бескрайнее небо, бескрайнее море, луна и святящийся путь. Высота холма как бы подвигает тебя вглубь этой захватывающей мистерии несуетливого величия мироздания. Но самое поразительное - это дорога света: как бы ты ни перемещался вдоль берега, она непременно тянется к твоим ногам. Или начинается у ног твоих.

Думаю, этот образ не мог не запечатлеться в душе юноши, будущего Киевского Митрополита. Блаженнейший Владимир и сам является воплощением несуетливого величия нашей тысячелетней веры. В своих проповедях он не перестает напоминать, что "Христос первым делает шаг нам навстречу", только вступи на эту дорожку света, ведущую к Нему.

Наверное, много миллионов украинцев, пришедших или сделавших первые шаги ко Христу, могут сказать Блаженнейшему: "Уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос" (Ин. 4, 42)". Однако важно помнить и другое: Блаженнейший Митрополит Владимир не только призывал словом, но и шел вместе с нами.

Он чувствовал измученную душу народа, его тягу к покаянию, к возращению в отчий дом своей тысячелетней веры. Он не просто распахнул его двери и, как добрый пастырь, с радостью встречал блудных сынов на пороге. Он вернулся к своему народу в тяжелое для него время и вместе с ним, преодолевая множество трудностей, прошел этот путь. Путь Второго Крещения.

Версия для печати

На главную страницу